***

[dancing-with-madness]

Телефонный звонок разбудил его где-то около трех часов ночи.
Сашка мысленно пожелал звонившему долгих лет счастливой жизни на урановых рудниках и потянулся к источнику звука.
Впрочем, уже поднося трубку к уху, он вдруг подумал, что отвечать ему не хочется уже даже не из-за варварски нарушенного покоя. Кажется, это из области метафизики - некая отвратительная незримая субстанция под названием "нехорошее предчувствие".
- Лекс, ты? Ой, я тебя не разбудила? Хотя, глупо, конечно, спрашивать это поздней ночью, да? - раздался из трубки негромкий женский голос.
Лекс?.. Старый ник из дремучих до-питерских времен ворвался в его затуманенный сном мозг, отыскал хрустальный шкафчик с табличкой "Лето '98" и взломал замок.
- О Господи, Нийса? - молвил Сашка неуверенно.
- Э, нет, - вздохнул голос. - Нийсы уже давным-давно нет. Как, в общем-то, и Лекса. Я просто не знаю, как тебя в реале зовут.
- Чем теперь занимаешься? - не то чтобы это так его интересовало, но надо же как-то поддержать беседу.
- Я? - грустно рассмеялся голос. - В данный момент с тобой разговариваю. А вообще, так... чем-нибудь.
"Так... чем-нибудь". Вполне в ее в стиле.
- Стоп, а откуда ты знаешь мой номер?
- Слухами земля полнится, - усмешка. - У Фенька взяла, мы с ним позавчера лбами в метро столкнулись. А сегодня мне внезапно захотелось тебя услышать. Не-не, ты не подумай, я без намеков, я знаю, ты женился, и вообще, я тут хватила лишнего, ты, если что, заткни меня, а то я что-то болтливая становлюсь, окей?
- Нийса, у тебя что-то случилось?
На другом конце провода вдруг повисла тишина, приправленная шипением и треском в телефонной трубке. Сашка заерзал на кровати. Незримая субстанция уже не просто дышала в затылок, она откровенно скалилась в лицо.
- Да нет, - наконец сказал голос. - У меня все хорошо, спасибо.
Сашку передернуло. Разговор начинал походить на зазубренный диалог из учебника по английскому языку.
"How are you, Mary?"
"I'm fine, thanks."
Пять, садитесь.
- Я щас фотки наши перебирала. Те самые. С июньской ролёвки. И вдруг меня как ломом по голове огрели - а ведь я уже не смогу быть ни Нийсой, ни кем-либо еще. Только Маруськой, как в паспорте написано, черным по белому. Ты меня понимаешь?
- Нет. Наверное, - Сашке хотелось сказать совсем другое, но врать ей он не мог. - Поясни.
- Долгое время я считала, что вернусь. Мол, вот закончу инст и вернусь домой. И все будет как раньше. Делов-то, пять годиков потерпеть. Ан нет. Закрутилось-завертелось. И вроде уже и работу бросать не хочется, и угол есть, какой-никакой, но свой, и друзья-товарищи новые. Нет, Лекс, я не оправдываюсь, я просто в один прекрасный момент поняла, что ничего уже не вернуть. Мы переступили какую-то проклятую черту, перешли Рубикон, а оглянувшись, увидели, что дверь захлопнулась. Сожалеть не о чем, правда, не о чем, ведь то, что это у всех нас было - это само по себе хорошо, ведь так? Обидно только, что нам тогда пришлось выбирать. Между. Или-или. Потому что было надо. Потому что были вещи поважнее. Ферштейн?
Сашка молчал. Через три часа надо поднимать малую, в садик вести, пока жена у своих родителей. Через четыре часа нужно успеть на электричку. Через пять часов надо с умным видом вещать для желторотиков на собрании.
Какого хрена - сегодня?!
- Ты прости меня, Лекс, - виновато проговорил голос. - Я изрядно подпортила тебе настроение.
- Забей, - Сашка хотел было помассировать пальцами переносицу, но передумал: при любом неосторожном движении сердце грозилось вынести грудную клетку к чертям собачьим. - Все люди взрослеют. Рано или поздно.
- Но не все в честь этого напиваются и звонят в три часа ночи по первому попавшемуся в телефонной книжке номеру.
- Да. Некоторые тупо делают вид, что ничего не произошло, - глухо произнес Сашка. - Как я.
- Перестань. Это не такая трагедия. если не начинать об этом слишком думать. Как по Фраю. "Если долго всматриваешься в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя". В общем, еще раз прости. Я больше не буду, честное эльфийское. Прощай.
Короткие гудки вернули Сашку в реальность. Он медленно положил трубку и встал с кровати. Распахнул окно.
В комнату поплыли остатки белесого тумана и приторный запах черемухи.
В конце улицы в чьей-то машине мурлыкал Фил Коллинз.
But there's nothing I can say to change
the things I've done
Of all the things I hid from you
I cannot hide the shame
And I pray someone, something will come
to take away the pain
There's no way...

Сашка щелкнул зажигалкой и закурил.
Память отчаянно пыталась собрать вдребезги разбившийся шкафчик с табличкой "Лето '98".